Кулак Аллаха - Страница 157

157

– Если окажется, что это завод по розливу минеральной воды или фабрика детского питания, то, боюсь, вам не поздоровится, – предупредила Крогер Уолкера.

– Знаете, Бет, вам очень идет, когда вы сердитесь, – поддразнил ее Уолкер.

Бет Крогер была профессионалом во всех отношениях. Для флирта она предпочитала коллег в звании не ниже полковника. В Эль-Харце у нее была нелегкая жизнь, потому что из всего гарнизона только три офицера оказались всерьез женатыми.

– Не забывайтесь, капитан, – обрезала она Уолкера и занялась подготовкой рапорта.

Уолкер вздохнул, пошел в свою палатку и упал на койку. Бет Крогер была права. Если окажется, что он только что разбомбил самый большой в мире приют для сирот, то генерал Хорнер собственноручно сорвет с него капитанские нашивки. Никто так и не сказал Дону Уолкеру, что за цель он выбрал утром. Но это был отнюдь не приют для сирот.

Глава 16

Вечером того же дня Карим пришел к Эдит Харденберг в ее квартиру в Гринцинге. Он добрался до пригорода общественным транспортом и принес с собой подарки: две бутылки отличного вина и две ароматические свечи, которые он поставил на столике в отгороженной части комнаты, игравшей роль столовой.

Дверь Кариму открыла Эдит, раскрасневшаяся и смущенная больше обычного. Потом она вернулась на крохотную кухню, где колдовала над тем, что должно было стать шницелем по-венски. Последний раз она готовила для мужчины двадцать лет назад; теперь это занятие казалось ей тяжким и в то же время на удивление приятным испытанием.

В дверях Карим сдержанно поцеловал Эдит в щеку, отчего та раскраснелась еще больше. Потом он прошел в комнату, порылся в фонотеке Эдит, нашел долгоиграющую пластинку с записью «Набукко» Верди и поставил ее на проигрыватель.

Скоро квартирку Эдит наполнили ароматы свечей, мускуса и пачулей, а также нежные кадансы хора рабов из «Набукко».

Квартирка была точно такой, как ее описали специалисты из отдела Невиот, побывавшие здесь несколько недель назад: очень чистой, тщательно прибранной, удивительно аккуратной. Типичное жилище старой девы с претензиями.

Готовый шницель Эдит подала с тысячами извинений. Карим попробовал мясо и заявил, что в жизни не ел ничего вкуснее, отчего Эдит совсем зарделась, но была ужасно довольна.

Во время ужина они говорили главным образом о своей культурной программе: о дворце Шонбрун, который они собирались вскоре посетить, о знаменитых лошадях в Хофрайтшуле, об испанской школе верховой езды в Хофбурге на Иозефплатц.

Эдит ела так же аккуратно, как делала и все остальное. Кариму она напоминала птицу, клюющую зерно. Как всегда, ее волосы были зачесаны назад и собраны в тугой пучок.

Карим погасил слишком ярко освещавшую стол лампу, и ужин проходил при свечах. В полумраке смуглый Карим казался Эдит еще смуглее, еще привлекательнее. Как всегда, он был безукоризненно корректен и обходителен. Он постоянно подливал Эдит вино, так что она выпила намного больше того бокала, который время от времени себе позволяла.

Хороший ужин, вино, свечи, музыка и близость молодого друга в конце концов сделали свое дело, и Эдит понемногу стала терять свою обычную сдержанность.

Когда тарелки опустели. Карим наклонился и заглянул ей в глаза.

– Эдит…

– Что?

– Могу я задать вам один вопрос?

– Конечно.

– Почему вы зачесываете волосы назад?

Вопрос оказался слишком дерзким, он затрагивал ее личную жизнь. Эдит залилась краской.

– Я… я всегда так причесывалась.

Нет, не всегда, поправила она себя. В семидесятом году, когда у нее был Хорст, густые каштановые волосы падали ей на плечи. Было время, когда на озере Шлосспарка в Лаксенбурге ее волосы трепал ветер.

Не говоря ни слова, Карим встал и подошел к ней сзади. Эдит была близка к панике. Нет, это немыслимо! Ловкие пальцы быстро вытащили из волос большой черепаховый гребень. Нет, этому нужно положить конец. Эдит чувствовала, как из прически одна за другой исчезают металлические шпильки, как ее волосы прядь за прядью свободно падают на спину. Потом те же руки подняли ее волосы и подали их немного вперед; теперь они обрамляли ее лицо.

Карим встал рядом с Эдит, всплеснул руками и улыбнулся. Эдит осмелилась поднять глаза.

– Так вам больше идет. Вы выглядите на десять лет моложе и в сто раз лучше. Давайте пересядем на диван. Вы поставите вашу любимую пластинку, а я приготовлю кофе. Идет?

Не дожидаясь ответа, Карим взял ее за руки и поднял со стула, потом опустил одну руку на свой локоть и повел хозяйку в гостиную. Наконец, усадив на диван, он оставил ее и ушел на кухню.

Слава Богу, подумала Эдит. Ее буквально трясло. Нет, у них могут быть только платонические отношения. Правда, он ни разу и не прикоснулся к ней по-настоящему. Такого она, конечно, никогда не допустит.

Эдит украдкой бросила взгляд в настенное зеркало. Щеки горят, волосы лежат на плечах, обрамляя лицо. Ей показалось, что теперь она первый раз за много лет стала похожа на ту, какой была два десятилетия назад.

Эдит взяла себя в руки и выбрала пластинку. Ее любимый Штраус, вальсы, в которых она помнила каждую ноту: «Розы с юга», «Сказки венского леса», «Конькобежцы», «Голубой Дунай»… Слава Богу, Карим был на кухне и не видел, как она едва не выронила пластинку, пытаясь поставить ее на диск проигрывателя. А Карим, похоже, отлично ориентировался на кухне: он без труда нашел кофе, воду, фильтры, сахар.

Когда Карим принес кофе, Эдит отодвинулась в самый угол дивана, сжала колени и поставила на них кофейную чашечку. Она хотела было завести разговор о предстоящем на следующей неделе в «Мюзикферайне» концерте, на который они собирались пойти, но нужные слова никак не приходили в голову, поэтому она молча отпила глоток.

157